Содержание

Введение


Глава 1. Классификация публицистики Розанова
Глава 2. Соотношение идей творчества Розанова и их формального воплощения
Заключение
Список литературы


Введение



В последние годы предпринимаются попытки воссоздать историю русской философии в полном ее объеме. Публикуются тексты, ставшие библиографической редкостью. Появляются статьи и книги, посвященные творчеству забытых и полузабытых мыслителей. Современный читатель имеет возможность знакомиться с большим числом людей, которые создавали и разрабатывали русскую философию: с их жизнью, формированием мировоззрения, особенностями творческого пути, воздействием на русскую культуру. Исследование русской философии, естественно, не завершено; оно продолжается, представляя собой длительный процесс. Огромный интерес для исследователей представляет творчества Василия Васильевич Розанова, многое в котором чрезвычайно актуально для современной России.
Он – целое явление в русской философии, отдельное от всех, не принадлежащее ни к какому течению. Возможно, именно Розанов должен олицетворять русскую философию, поскольку, не принадлежа ни к одному течению, он впитал основные для себя идеи и из религиозной философии, и из почвенничества, и из противоборства властям. Розанов выработал собственный стиль, а «стиль — это душа вещей», как он писал сам.
Розанов, кроме того, интересен еще тем, что он не был устоявшимся раз и навсегда мыслителем, который всю свою научную карьеру отстаивает какие-то свои убеждения и мысли, или развивает их. Безусловно, Розанов и этим занимался, но он тем и интересен, что свои идеи он постоянно обновлял или подвергал критике. На один и тот же предмет в его творчестве можно найти несколько точек зрения, порой диаметрально противоположных.
Из всего вышесказанного становится очевидной актуальность темы данной курсовой работы – жанровое своеобразие публицистики Василия Розанова. Существуют суждения, что разговор о жанрах публицистики не заслуживает внимания, так как содержание понятия «жанр» непрерывно изменяется и усложняется, а сама теория жанров в целом разработана недостаточно. Но в контексте его творчества, когда при прочтении произведений словно бы ведешь разговор с живым собеседником, настолько порой живо и неординарно преподносятся философские концепты, проблема жанра заслуживает особого внимания. Своеобразие выбранной формы подчеркивает у Розанова своеобразие содержания. Таким образом, цель нашего исследования – выявить, насколько это возможно, корреляцию между идеями, выражаемыми автором, и формой, в которую эти идеи облекаются. При этом необходимо выполнить следующие задачи:
1. Классифицировать публицистику Розанова по жанровому признаку.
2. Установить на основе этой классификации зависимость между жанром произведения и выражаемой идеей.
Предметом исследования стали публицистические произведения Розанова, начиная с первых публикаций в журналах (приблизительно 1877 год) вплоть до самых поздних его вещей (1917).
Поставленная цель и задачи обусловили структуру курсовой работы – она состоит из введения, двух глав, заключения и списка литературы.



Глава 1. Классификация публицистики Розанова.



За все время творческой деятельности Розановым написано множество произведений, которые в большинстве своем были опубликованы при его жизни. Всего в период с 1877 по 1917 годы им было создано 1243 материала . В их числе материалы, которые можно отнести к аналитическим и информационным жанрам.
После окончания университета будущий писатель работал учителем географии и истории в провинциальных городах. Работа в гимназии не слишком привлекала Розанова, хотя детей он любил. Свободное время он посвящал философскому сочинению "О понимании" и опубликовал его на собственные деньги в 1886 году. Это сочинение Розанова было направлено против позитивизма. В нем он попытался исследовать науку как цельное знание, установить ее границы, и в итоге дать учение о ее строении, отношении к природе человека и его жизни. Однако книга не была принята публикой, прошла почти незамеченной, это и заставила Розанова искать другие формы творческого самовыражения – он перешел к публицистике.
Его публицистику можно распределить по жанрам следующим образом:
1. Информационные жанры
а) Путевой дневник: «Дневник туриста в Германии», Новое время, 6, 21, 26, 29.7, 17.8.1910. №12325. 12340. 12345, 12348, 12367; «Поездка в Абро», Летописец, №8, 1904; «Поездка в Ясную поляну», Русское слово, 11.10.1908; Подпись: В.Варварин; «О Толстом». Международный толстовский альманах. М. 1909; «Франко-русские впечатления», Народ, 26.8.1897, Религия и культура, СПб. 1899, 1901 и прочее.
б) Исследование: «Как произошел тип Акакия Акакиевича»? Русский вестник, №3, 1894, Легенда о Великом инквизиторе СПб. и прочее.
в) Комментарий: «Комментарии к "Легенде о Великом инквизиторе", 1902, Легенда о Великом инквизиторе Ф.М.Достоевского. «Опыт критического комментария», Русский вестник, 1891, №1-4, «Легенда о Великом инквизиторе», СПб., 1906 (3-е изд.) и прочее.
г) Заметка: «Критическая заметка (об Аксакове)», 1895; «Критические заметки, журнал "Вешние воды", «Новое время», 18.11.1914. №13897; Литературные заметки: «Литературные заметки», Новое время, 25.11.1909. №12108; «Литературные заметки. Ал. Котович. Духовная цензура в России 1799 — 1855 гг.», Новое время, 28.11.1909. №12111.; «Литературные заметки. Наша русская епархия». Московский еженедельник, 1910, №4 и прочее.
д) Обозрение: «Толстовство и жизнь», Новое время, 20, 23.12.1909. №12133, 12136; «Толстой в литературе», Новое время, 9.11.1910. №12451; «Толстой и Достоевский об искусстве», Новое время, 21,28.11; 6.12.1906 №11025, 11032, 11040; «Толстой и крапивенские аборигены», Новое время, 17.12.1910. №12491; «Толстой между великими мира», Русское слово, 28.8.1908. №199 и прочее.
е) Очерк: «Литературные очерки». СПб. 1899. 293 с. СПб. 1902. 278 с. И прочее.
ж) Репортаж: «На выставке "Мира искусства", Мир искусства, 1903, т. 9, Среди художников. СПб., 1914; «На выставке картин А.А.Борисова», Новое время, 9.3.1914. №13646; «На концерте В.В.Андреева», Новое время, 9.1.1914. №13588; «На концерте Шаляпина», Новое время, 28.4.1913. №13335, Среди художников. СПб., 1914; «На лекции кн. Е.Н.Трубецкого», Новое время, 14.12.1914. №13923; «На лекции о "славянском классицизме", Новое время, 20.3.1916. №14380; «На лекции о Достоевском», Новое время, 4.7.1909. №11964; «На панихиде по Вл. С. Соловьеве (годовщина смерти)», Новое время, 1.8.1901 №9126 «Около церковных стен», т. 1. СПб., 1906; «На чтении гг. Бердяева и Тернавцева», Новое время, 12.3.1909. №11853; «На экзамене учениц школы г-жи Исаченко-Соколовой» 1916 и прочее.
з) Предисловие: «Предисловие к "В Сахарне" (неопубликовано при жизни); Предисловие к "В темных религиозных лучах" 1910; Предисловие к книге Л. Вилькиной "Мой сад". 1906 М. Гриф. 1906; Предисловие к книге Р.Борхарда "Иорам". СПб., Пантеон, 1910; Предисловие к первому изданию "В мире неясного и нерешенного" 1901 В мире неясного и нерешенного. СПб., 1901; Предисловие к т.1 "Около церковных стен" 1906 Около церковных стен 1906; Предисловие к т.2 "Около церковных стен" 1906 Около церковных стен 1906; Предисловие ко второму изданию "В мире неясного и нерешенного" 1904 В мире неясного и нерешенного. СПб., 1904 и прочее.
2. Аналитические жанры
а) «Полемическая статья: О символистах и декадентах», Русский вестник, 1896, №4, Религия и культура СПб. 1899, 1901; О совести. По поводу суждений еп. Никанора. Новое время, 7.10.1901 Около церковных стен. т.1. 1906 г.; О сострадании к животным. Новое время, 23.9.1902. «Около церковных стен». т. 2. 1906; «О страстях мира», 1918, Апокалипсис нашего времени, №8-9, 1918; «О студенческих беспорядках», Русское обозрение, 1898 №1, Религия и культура, СПб. 1899,1901; «О Суворове», Новое время, 18.5.1900, №8690; «О таинствах», 1907; «О так называемом "действии на расстоянии", 1895; «О терафимах», 1914 и прочее.
б) Критическая статья – в критических статьях Розанов занимался почти исключительно Достоевским и Гоголем : "Легенда о Великом инквизиторе Ф.М. Достоевского, с присоединением двух этюдов о Гоголе" (Санкт-Петербург, 1893) и "Литературные очерки", сборник статей (Санкт-Петербург, 1899). Вот как сам Розанов определяет публицистические жанры, которыми он пользовался при составлении сборника «Легенда о Великом инквизиторе»:
«Читатель да не посетует, что главный труд, здесь предлагаемый и который он мог бы, судя по заглавию книги, ожидать один встретить в ней, сопровождается двумя небольшими критическими этюдами о Гоголе. Они вызваны были многочисленными возражениями, какие встретил в нашей литературе взгляд на этого писателя, мною побочно выраженный в "Легенде об Инквизиторе". С этими возражениями я согласиться не мог, и два небольших очерка, написанные мною в объяснение своего взгляда, помогут и читателю стать в этом спорном вопросе на ту или другую сторону.
Главный же очерк, комментарий к знаменитой "Легенде" Достоевского, сопровождается впервые здесь приложениями, которые, как ключ, введут читателя в круг господствующих идей нашего покойного писателя и дадут также возможность отнестись критически к моим объяснениям его творчества» .
в) Письмо: «Открытое письмо А.Пешехонову и вообще нашим "социал-сутенерам", Новое время, 15.12.1910. №12487; «Открытое письмо к г. Алексею Веселовскому, 1895; «Открытое письмо к г-же Вере Воскресенской», 1915; «Открытое письмо к Д.В.Философову», 1899; «Открытое письмо к С.К.Эфрону (Литвину)», Новое время, 3.10.1913, Обонятельное и осязательное отношение евреев к крови. Сб. статей. СПб., 1914 и прочее.
г) Рецензии: «Литературно-художественные новинки» (рецензии), 1912, Среди художников. СПб., 1914; Литературные новинки ("Жизнь Василия Фивейского" Л.Андреева), Новое время, 2.6.1904 №10147; «Литературные новинки (Е.Милицына. Идеалист)», Новое время, 23.6.1904 №10168; «На фундаменте прошлого. (Рецензия на книгу П.Е.Казанского "Власть всероссийского императора"), Богословский вестник, 1914 №1; «А.Ященко. Русская библиография по истории древней философии.— Э.Л.Радлов. Философский словарь» (рецензия). Новое время, 24.4.1916. №14414;
Приведенные выше жанры наиболее часто встречаются в публицистике Василия Розанова.



Глава 2. Соотношение идей творчества Розанова и их формального воплощения.



В сборниках статей, опубликованных Розановым с 1899 по 1903 гг. (“Религия и культура”, “Литературные очерки”, “Сумерки просвещения”, “Природа и история”, “В мире неясного и нерешенного”) заключалась та исходная интуиция и способы ее выражения, которые были реализованы им в своих основных произведениях, написанных между первой и третьей русской революцией. Среди работ, важных для понимания философ воззрений Розанова, следует выделить следующие: “Темный лик. Метафизика христианства” (1911 г.), “Люди лунного света. Метафизика христианства” (1911 г.), “Уединенное.” Почти на правах рукописи” (1912 г.), “Опавшие листья” (1913 г.), “Опавшие листья. Короб второй и последний” (1915 г.).
В этой главе мы попытаемся уловить связь между идеями публицистики Розанова и их жанровым воплощением, на примере наиболее известного его произведения – сборника «Опавшие листья»,
Как уже упоминалось, яркая черта в работах Розанова это подчеркнутая субъективность повествования. Своим письмом, своим стилем он постоянно выделяет самостоятельность, независимость своих идей. Дело в том, что его творчество, впрочем, как творчество любого писателя, всегда является откликом на какое-либо событие, воплощением конкретного замысла, такого как, например рефлексия на тему пола или церкви. Во втором «коробе» «Опавших листьев» есть место, где он специально говорит, «если бы», об издании своих статей, появлявшихся ранее в газетах и журналах, в отдельные книги. Таких «тематических» книг он выделил 16 штук.
Но истинное творчество для Розанова — «непричесанная мысль». То есть та мысль, которая рождается не в связи с чем-то, не в рамках какой-то концептуальной конструкции, а приходит сама собой. Сам он описывал процесс появления таких мыслей таким образом: «…Конку трясет, меня трясет, мозг трясется, и из мозга вытрясаются мысли» (Розанов В. «Опавшие листья. Короб первый»). Мысли эти есть сама суть творческого начала Розанова: «С выпученными глазами и постоянно облизывающийся — вот я… Не нравится?» Вот это — та самая свобода и оригинальность. Не секрет, что у Розанова, как и у всякого мыслителя или писателя, творчество зависело от жизни, от случившихся с ним событий. В его публицистической биографии было всякое: и злые разгромные статьи, и ненужный фанатизм в превознесении некоторых идей. Розанов в разные периоды своей биографии был «и юдаистом и черносотенником», по его выражению. «Опавшие листья» представляют собой тот сборник мыслей, где автор не таит от себя ничего и становится самим собой. Это не тот род литературы, где надо постоянно показывать свою принадлежность к каким-то политическим движениям. Высказывание мысли здесь не носит никакого специального, умышленного характера. Мысль здесь – сам автор, его субъектность, перенесенная на бумагу.
Надо сказать, что в своих работах, когда он был увлечен какой-нибудь мыслью, и высказывания делал с целью подтвердить ее, субъективности ему было не занимать. Даже при фанатичной критике евреев в одной из статей, в «Опавших листьях», свободных от влияний, «розановский» субъективный стиль расцветает, что называется, «буйным цветом».
«Опавшие листья» – произведение позднего Розанова. То есть того Розанова, который и называется «Василием Васильевичем Розановым, русским философом», уже сформировавшим свой неповторимый стиль построения философских работ. Того Розанова, которого принято называть «классическим». Ему было 57 лет, когда он написал этот на первый взгляд сборник мыслей, оказывающийся после прочтения целостным произведением. Он уже сформировал нужные (ему), представления, «переболел, перестрадал» многим; всем, что помогло ему прийти к своему пониманию вещей.
Существует традиционное представление, что «сформировавшийся» писатель имеет строгие понятия и убеждения, которые его и делают, собственно, сформировавшимся. Отстаивая эти убеждения, писатель обретает оригинальный стиль. Примерами могут послужить Толстой и, например, Салтыков-Щедрин. Относится это, безусловно, и к Розанову, но, как всегда для этого автора, с некоторым исключением. «Сформированность» Розанова заключается в том, что мысли его представляют собой внутреннее содержание, свободное от страсти к отстаиванию. «Классический» Розанов — мыслитель, плетущий «узор мысли» в уединении своей души. Он не преследует целей воспитания читающей публики или укрепления в обществе собственных идей. Опять же точнее, чем сам мыслитель на эту тему не выскажешься: «Какого бы влияния я хотел писательством? Унежить душу… — А «убеждения»? Ровно наплевать».
Розанов во многих местах противоречит себе самому. Это можно назвать одной из отличительных черт его творчества. Он много раз противоречил себе статьями, отстаивая противоположные идеи через достаточно короткое время между публикациями. Даже в самих произведениях встречаются у него диаметрально противоположные мысли. По видимому, это надо воспринимать исключительно как следствие авторского стиля. А стиль его стоит на фундаменте движений души, на которые влияют в том числе и эмоции. Мысли, приходящие к Розанову, безусловно, разные, вплоть до противоречия, но это его мысли, это часть движений души, от которых он не хотел и не мог отказываться.
Продолжая разговор о «розановском» стиле, необходимо сказать о главной его составляющей. Если в своих статьях Розанов обращается к большинству или некоему множеству читателей, то есть он изначально говорит вещи, предназначенные для многих, то в произведениях типа «Опавших листьев» он всегда обращается только к одному читателю, к собеседнику. И это очень понятно: меняется тема разговора, стиль подачи идей и вместе с этим меняется и воспринимающий субъект.
Ведь те же «Опавшие листья» это пример того творчества, когда принято говорить, что автор делится с читателем своими мыслями и, самое главное, чувствами. Именно делится, а не доводит до сведения и не дает «информацию к размышлению». Это произведение может быть правильно понято именно так, как хотел этого Розанов, только в одном виде – исключительно индивидуально. Речь идет не об основных философских воззрениях Розанова, которые кристальным образом видны в этом тексте, а об их восприятии читателем. В конце концов любой «интимный» (по определению самого Розанова) текст можно «разложить по полочкам», выделив основные и второстепенные мысли. Но «Опавшие листья» — это, прежде всего, очень личное обращение к читателю-собеседнику, и уже потом собрание центральных мыслей философа. Иногда кажется, что Розанов действительно религиозный философ, а не светский. Если в более ранних работах он мог вполне спокойно критиковать церковь и ее атрибуты, то в «Опавших листьях» Церковь и Вера — непоколебимые и даже единственные главные категории его творчества. Подспудно он и сам объясняет такой переход: «Чем старее дерево, тем больше падает с него листьев». Розанов еще сам признается, что в юношеские годы у него было чувство некоторого пренебрежения к «церковникам», как он их называет, и тогда он «даже не протягивал им руки». Розанов изначально был связан с церковью некой сакральной связью. Как бы он не сторонился ее в молодые годы, по большому счету, его отношение к ней не менялось. Связь просто трансформировалась за период его творчества, оставив суть свою прежней.
Насколько это видно из текста «Опавших листьев», Розанов был истинным «сыном церкви» и ее служителем, гораздо глубже чувствовавшим суть ее, нежели иные священники. В те времена было много споров, особенно о церкви; и было много защитников церкви и церковных философов как Флоренский или Булгаков. Истинных же служителей среди них было мало. О Розанове в таком качестве речи и не было: это была противоречивая фигура, от которой можно было ждать разных слов, причем не всегда лицеприятных. «…Окончательно утвердилась мысль в печати, что я – Передонов или – Смердяков. Merci» . Но тут была совсем другая история. Когда «все человечество отступилось от церкви. И нарекло ее дурным именем. И прокляло ее» – появился В.В. Розанов и «поцеловал церкви руку, как целуют руку матери, несмотря ни на что, п.ч. она все-таки мать».
При ближайшем рассмотрении оказывается, что Розанов не просто критик или безоговорочный почитатель церкви. Как у истинного «сына церкви» сакральная связь Розанова с ней была искренней или сердечной. Сердечная связь находит «главный» серединный путь к церкви. Как «дитя церкви» Розанов относился ко всем ее проявлениям ревностно, как к части себя самого.
Идя путем сердца, Розанов не мог принимать всего в церкви. Его критика – критика скорее любящего сына, нежели постороннего озлобленного субъекта. Если Розанов и высказывает критические суждения о церкви, то это происходит, как мне кажется, от великой любви, когда даже маленькие недостатки вызывают болезненные реакции. Например, Розанов упрекает современную ему церковь в том, что она избрала противоестественные способы ведения полемики в светском обществе. Как известно, Василий Васильевич скептически относился к религиозным или церковным газетам и листкам. Церковь, по его мнению, уже имеет все необходимое, нужное слово, т.е Евангелие, для воздействия на человеческие души. Газеты – исключительно мирская вещь, они от человека, а не от Бога. «…Церковь не печатна или «старо-печатна». Зачем слово церкви? Слово ее в литургии, в молитвах.
Если говорить об отношении Розанова к церкви в молодые годы, то необходимо добавить: раньше в нем говорило «религиозное высокомерие», «я оценивал церковь, как постороннее себе, и не чувствовал нужды ее в себе, потому что был «С Богом»». Так почему же Розанов превратился из просто «религиозного человека» в приверженца церкви? Может быть, разгадка в этих строках: «Пришло время «приложиться к отцам». Уйти «в мать землю». И чувство церкви пробудилось». Видимо, дело здесь не совсем в возрасте, а скорее в страдании, которое сопровождает человеческую жизнь и излечить которое может только религия и церковь. «Когда не до язычества». Речь идет о более общих вещах, чем финал жизни. Ощущения конца жизни лишь усиливают основной эффект. Центральное же понятие у Розанова в этом вопросе – это подспудная, настоящая потребность в церкви. Потребность, присутствующая всю жизнь и ярко проявляющаяся в моменты кризиса.
По Розанову, церковь базируется на человеческой потребности: «Церковь основывается на «нужно». Это совсем не культурное воздействие. Не просвещение народа». Все эти категории пройдут. «Просвещение» можно взять у нигилистов, «культурное воздействие» дадут и жиды».
Для Розанова это «нужно» было прямо-таки физически ощутимым. Но нельзя отрицать и влияние возраста: с ним приходит опыт, а, будучи уже опытным и мудрым, Розанов не понимает и критикует бытность свою «не церковника, но верующего». «…Церковь родила нам Христа, и (тогда) как же сметь любя Христа, ополчаться на церковь?». И там же Розанов формулирует основную свою мысль на сей счет: «Действительно, Церковь может сказать: …Я спасла Евангелие для человечества, как же теперь, вырывая его из моих рук, вы смеете говорить о Христе помимо и обходя церковь. Я дала человечеству: ну, а нужно ли Евангелие больным, убогим, страждущим, томящим, нужно ли оно сегодня, будет ли нужно завтра – об этом уже не вам решать». Таким образом, разъединяя церковь и Христа в молодости, Розанов в зрелые годы не только их соединяет, но даже не мыслит одно без другого. Тем не менее, Розанов был бы не Розанов если бы просто «сдался» в этом вопросе. Признавая неотделимость Церкви и Христа, он жестко критикует духовенство. «Попы — медное войско около Христа. Его слезы и страдания — ни капли в них. Отроду я не видел ни одного заплакавшего попа. Даже «некогда»; все «должность» и «служба». Как «воины» они и защищают Христа, но в каком-то отношении и погубляют его тайну и главное». Несмотря на такое резкое заявление Розанов не до конца «уничтожает» духовенство и говорит тех, кто, по его мнению, является настоящим врагом духовности. «Но, однако, при всех порицаниях как страшно остаться без попов. Они содержат вечную возможность слез: позитивизм не содержит самой возможности, обещания. Недостаток слез у попа и есть недостаток; у позитивистов – просто нет их, и это не есть нисколько в позитивизме «недостаток». Вот в чем колоссальная разница» . Но больше всего в этом отрывке поражает даже не суть, так сказать, основного текста, а та приписка, которую он оставил после него. Розанов очень часто, практически всегда оставлял в тексте «Опавших листьев» после мыслей маленькие сноски-комментарии, говорящие о самой мысли иногда больше, чем она могла бы сама сказать о себе. Комментарий к этому отрывку звучит так: «все-таки попы мне всего милее на свете. Приписка через ? года». Что же это значит? Какое в конечном итоге оставил он мнение? А значит это, что писал Василий Васильевич Розанов. Это его стиль: сначала в красках высказывается мнение о предмете, а затем в не менее ярких тонах он сообщает другую свою точку зрения о нем. И этот стиль не зависит от жанра его публицистики, присутствуя везде.
Говоря же серьезно, Розанов, признавая церковь, не мог не признавать главную ее составляющую часть – духовенство. Его отношение к ним в концентрированной форме очень хорошо выражено в уже приводившихся словах: «При всех порицаниях, как страшно остаться без попов». Будучи «сыном церкви», в конечном итоге он признавал все ее следствия, ради самой церкви он готов был смириться с духовенством (особенно если учитывать, что Розанов не считал их врагами в сравнении с позитивистами и социалистами). «Бог с вами: прощаю вашу каменность, извиняю все глупое у вас… Все по слабости человеческой, может быть временной. Фарисеи вы… но сидите-то все-таки на «седалище Моисеевом»: и нет еще такого седалища в мире, как у вас. Был некто, кто, обратив внимание на ваше фарисейство, столкнул вас и с вами вместе и самое «седалище»… Я наоборот: ради значения «седалища», которое нечем заменить, закрываю глаза на вас и кладу голову к подножию «седалища»…
У Розанова в «Опавших листьях» (и не только) присутствует много размышлений о Библии. Церковь, как хранительница Евангелия, в одном его рассуждении должна оберегать книгу от ненуждающихся: «В Тайну, в Тайну это слово… замуровать в стены, в погреб, никому не показывать до 40 лет, когда начнутся вот страдания, вот унижения, вот неудача жизни: и тогда подводить «жаждущего и алчущего» к погребу и оттуда показывать, на золотом листке, вдали: Блаженны нищие духом!..». По сути Розанов здесь опять возвращается к вопросу о человеческой потребности, на которой стоит церковь. Евангелие читается правильно, т.е. в соответствии с Великим Замыслом, по Розанову, во время «страдания, унижения и неудачи» человека, когда он жаждет поддержки утешения. Чтение Евангелия без потребности, а еще хуже без осознания написанного – для Розанова крайне вредное занятие. «Боже мой: да ведь это и сказано «нищим духом», еще – никому, и никому – непонятно, для всех это «смех и глупость», и сила слова этого только и открывается в 40 лет, когда жизнь прожита. Зачем же это Ваське с растопыренными ногами, это «метание бисера перед свиньями».
Роль Церкви для Розанова состоит в том, что она хранит Евангелие, всю свою историю обучая людей читать Великую Книгу. Церковь вместе с тем еще сопровождает человека, обучая его общению с Богом. Церковь выполняет конкретную наставляющую работу. Формирование правильного поведения, духовного поведения человека лежит на плечах церкви. «Как не целовать руку у Церкви, если она и безграмотному дала способ молитвы: зажгла лампадку старуха темная, старая и сказала: «Господи помилуй» (слыхала в церкви, да и «сама собой» скажет) и положила поклон в землю. < … > Кто это придумает? Пифагор не «откроет», Ньютон не «вычислит». Церковь сделала. Поняла. Сумела. Церковь научила этому всех. Осанна Церкви — осанна как Христу — «благословенная Грядущая во имя Господне» .
При таком трепетном отношении к церкви, Розанов, между тем, связывал один из самых страшных для него изъянов человечества – пошлость – с именем церкви. У него есть одно очень интересное размышление на эту тему. Он очень точно подметил такую вещь: в мире всегда присутствует определенная «доза» пошлости. Пошлость сопровождает человечество и принимает лишь разные формы. Под пошлостью Розанов понимает скорее лицемерие, которое, по сути, есть лишь частный случай пошлости. Лицемерие у него бывает разных видов.
Прагматизм, который есть сам целиком лицемерие перед Святым Духом, для Розанова страшная вещь. Это настоящий враг, с которым Розанов боролся всегда. Если к некоторым вопросам он мог относиться с известной долей терпимости и даже находить другую точку зрения на данный предмет, то с прагматизмом и еще некоторыми вопросами он даже не хотел видеть общей точки соприкосновения. И даже при таком положении дел, обнаруживается у него вещь еще страшнее в своем лицемерии, чем прагматизм. На самом деле, нет ничего страшнее зла, прикидывающегося добром. И нет страшнее лицемерия церковного. Лицемерие, облачающееся в церковные одежды, жутко само по себе, так как использует церковные средства, созданные для привнесения божественного в человеческие души, на благо лишь человеческих страстей. «Ну, – пройдет демократическая пошлость, и настанет аристократическая. О, как ужасна, еще ужаснее!! И пройдет позитивная пошлость, и настанет христианская. О, как она чудовищна!!! Эти хроменькие-то, это убогенькие-то, с глазами гиен…О! О! О! О! «По-христиански» заплачут. Ой! Ой! Ой! Ой!..» Из этого отрывка видно, что христианское лицемерие является последним в ряду других лицемерий, рангом поменьше, и есть, безусловно, что-то вроде вестника «светопреставления».
Важный вопрос в размышлениях Розанова о церкви и религии – «естественное христианство». Можно было бы предположить, что Розанов, со своим восхищенным отношением к церкви, будет говорить о Христианстве, как неотъемлемой части человеческой натуры. Это было бы слишком узко и поверхностно для Розанова, который на данный счет имеет, как всегда, самобытную точку зрения.
По Розанову не существует «абсолютных» христиан, или «абсолютных» язычников – эти понятия неадекватны человеческой природе. Человек существо достаточно сложное и невозможно «засунуть» его в рамки только христианской морали или только чистого прагматизма. Человеческая природа такова, что христианство или язычество природно присутствуют в каждом индивиде. Здесь следует сделать некоторое отступление и сказать следующую вещь: Розанов – философ не Разума, а Чувств. Для него всегда важнее то, что чувствует человек, нежели то, что он думает. При чем даже чувства не совсем центральное понятие для него, главными для него являются дела человека. Человек, грубо говоря, может чувствовать что угодно, а его поступки будут определять его духовный облик. «Не язык наш – убеждения наши, а сапоги наши – убеждения наши» . И все же чувственное начало доминирует в человеке у Розанова над рациональным. Розанов всегда прежде всего отслеживает чувственные, эмоциональные мотивации поведения человека, он скептически относится к ratio. Между прочим, это ярко характеризует его, как православного религиозного философа. Для всех православных мыслителей отличительной чертой является устремленность к духу, к движениям души, к Божьему Откровению. Упор делается на все духовное в человеке, на то, что от Бога. Разум же – исключительно человеческая категория, редко что-то имеющая общего с духовной стороной существования. Если на Западе доминируют представители «Философии ума», то в России – оплот «Философии сердца». А Розанов – один из главных ее адептов. Как истинный христианин, Розанов искал, прежде всего, духовные начала в каждом человеческом поступке и рассматривал все поведение в целом через призму, заметим еще раз, духовности, а не разума.
Возвращаясь к разговору о «естественном христианстве», учитывая отступление, можно сказать следующее. Розанов рассматривает естественное «состояние» человеческой натуры с духовных позиций, то есть он исключает «рациональный» способ понимания людей, когда можно строго определить, сколько в людях «христианства», сколько «язычества» и каковы люди изначально. Розанов утверждает: человек изначально, по своей природе, несет в себе и христианство и язычество. Они влиты в него в равной мере. Когда человек находится в радости, когда он силен – тогда он язычник. Когда же наступает время трудностей, страха, страдания и слабости, человек – безусловно христианин. «Две эти категории, кажется, извечны и первоначальны. Они не принесены «к нам», они – «из нас». Они – мы сами в разных состояниях». При этом тон его посланий – абсолютно исповедальный, это исповедь в чистом виде, как в жанровом, так и в чувственном и метафизическом выражении.
В принципе, формула для понимания меры христианства и язычества в человеке такова: «В грусти человек – естественный христианин. В счастье человек – естественный язычник». Естественно, для Розанова главнее христианское «состояние». Языческая составляющая предполагает самостоятельную силу человека, его оторванность от Бога, ненадобность его помощи. Человек в таком состоянии не хочет быть зависимым от кого бы то ни было. Собственно, отсутствие чувства зависимости от Бога – и есть язычество для Розанова. Христианином человек становится при встрече с трудностями, которые он не в силах преодолеть сам. «Вот Юпитеру никак не скажешь: «Облегчи!». И когда по человечеству прошла великая тоска: «Облегчи», – явился Христос. В «облегчи! Избави! Спаси!» – в муке человечества есть что-то более важное, черное, глубокое, может быть и страшное, и зловещее, но, несомненно, и более глубокое, чем во всех радостях» . А почему же в муке присутствует что-то глубокое, а не в радости человеческой? Испытывая страдания, человек преображается, так как трудности или боль, которые человек не может преодолеть сам, заставляют его осмыслить адекватно свои возможности. Осознавая себя слабым, человек инстинктивно обращается к тому, кто подсознательно для него сильнее, то есть к Богу. Итак, для Розанова более ценна мука человека, чем радость, ибо в муке открывается глубина человека, мука заставляет преображаться душой, наконец, (наверное, главное для Розанова) мука обращает человека к Богу. «Вот победа христианства. Это победа именно над позитивизмом. Весь античный мир, при всей прелести, был все-таки позитивен. Но болезнь прорвала позитивизм, испорошила его: «Хочу чуда, Боже, дай чуда!». Этот прорыв и есть Христос. Он плакал. И только слезам Он открыт. Кто никогда не плачет – никогда не увидит Христа. А кто плачет – увидит Его непременно» .
Слезы для Розанова в этом отрывке, конечно же, не настоящие, натуральные слезы, а символ. Под слезами понимается человеческая мука вообще, в концентрированном виде. Образуется прямая зависимость «слезы – Христос». Получается следующее: чем больше человек страдал, тем лучше ему открылся Христос. Розанов рассуждает о природе страданий и приходит к выводу, что принимают их люди по-разному. «Одни при всяческих несчастиях не плачут. Другие плачут и при не очень больших». Те, кто не плачет никогда Розанова мало интересуют. Поскольку отсутствие слез для него – отсутствие контакта с Богом, отсутствие Христа в человеке, то автоматически такие «сверхлюди» переходят в «позитивистский» разряд, а к позитивистам Розанов, как известно, относился крайне негативно. Розанов целиком погружен в исследование людей плачущих. Такое исследование подспудно подразумевает вопрос: «Кто из людей страдает больше всего?». Ответ на такой вопрос у Розанова находится: «Женская душа вся на слезах стоит». Женщина для Розанова (во всех его рассуждениях и работах) всегда является образом особого мученичества и чистоты. Особенно ярко это видно в его размышлениях о поле и семье. Розанов мыслит женщину минимум в двух измерениях: духовном и телесном. И в обоих измерениях женщина предстает как центральный элемент. Мысли о природе страдания естественным образом выдвигают женщину на первый план как «идеального» страдающего субъекта.
Женщина в этих размышлениях Розанова становится неким олицетворением ситуаций, когда человек страдает и обращается к Богу. Розанов как будто вопрошает: «Если кто-то по-настоящему и страдает, разве не женщина это в первую очередь?». И все же женщина, несмотря даже на центральную роль свою в страдании человеческом, является лишь только частью этого человеческого рода. Поэтому она может лишь от части «олицетворять» страдание человека. Тем более что для Розанова не важно само страдание, а важно то, к чему это страдание приводит. Рядом со страданием всегда находится фигура Христа. Поэтому – «Да, это категория вечная. И христианство – вечно». С другой стороны, почему образ женщины очень хорошо подходит для описания «слез человеческих»? Происходит это из-за того, что, как мне кажется, что женщина всегда приходит к Христу, тогда как многие мужчины становятся «позитивистами». «Женская душа — другая, чем мужская («мужланы»). Страдание для Розанова всегда должно приводить к Христу, так как если и можно найти нечто положительное в страдании, так это только преображение человека в его стремлении к Богу. Розанов говорит о естественном христианстве и язычестве как о временных отрезках в жизни человека. Введение им категории времени в этих рассуждениях было, на мой взгляд, достаточно предсказуемым. Язычество для него олицетворяется с детством, с периодом, из которого надо просто вырасти. Но и здесь он делает резкое замечание: «Могу ли я вернуться к язычеству? Если бы совсем выздороветь, и навсегда – здоровым: мог бы» (Там же). То есть, Розанов не отвергает природные начала в человеке, признавая за ним право на возвращение к язычеству, но, разумеется, с известной поправкой, что в страдании человек будет с Христом. Как мы уже упоминали, Розанов считает язычество примитивнее христианства, ибо христианство позволяет человеку больше понять свою натуру. Язычество как бы ограничивает человека его независимостью. Христианство призвано сломать эту ограниченность. «Не в этом ли родник, что мы умираем и болеем: т.е. не потому ли и для того ли, что бы всем открылся Христос. Чтобы человек не остался без Христа». Розанов говорит о христианстве, которое возникает только в страданиях и муке людской, но, вроде бы, не упоминает случаи, когда можно прийти к христианству, не страдая. Для Розанова очень важно понятие своевременности событий и душевных движений. Истинное христианство для него то, которое является, что называется, «выстраданным». Розанов говорит о становлении духовности, в понимании его как некоего логично развивающегося процесса. Человек, в обретении Бога, проходит несколько стадий духовного развития. По какому принципу происходит этот процесс? Поскольку Розанов, как уже не раз говорилось, философ христианский, то и мыслит он и расставляет приоритеты (иногда мне кажется, что делает он это даже не задумываясь, то есть идеи церкви скрыты в его сознании изначально) в соответствии с христианским учением. Для христианства одним из центральных моментов является приоритет духовного над телесным. Руководствуясь как раз этим принципом, Розанов размышляет о духовной эволюции человека в частности, и человечества вообще. Раннее утро, практически еще ночь человеческого сознания, идет в связке с детством и является периодом язычества в человеческом развитии. Этот период характеризуется чистой телесностью, радостью, не омраченной никаким страданием и, как уже упоминалось, ограниченностью, как следствием «телесной свободы». «Присуще счастливому быть язычником, как солнцу – светить, растению – быть зеленым, как ребенку быть глупеньким, милым и ограниченным. Но он вырастает. И я вырос» . Далее в процессе духовного развития идет «юдаизм», как его называет Розанов. «Юдаизм» по-разному описывается им, и в разных текстах можно встретить сравнения его как с «полднем», так и с «утром». Юдаизм ассоциируется с юношеством. Для Розанова иудаизм находится на достаточно далеком расстоянии от язычества, но все же, это не последняя стадия духовной эволюции. Дело в том, что иудаизм в его видении – синтез язычества и конечного этапа развития – христианства. Это некий переходный этап: в иудаизме на первом плане уже не телесность, а душа, но говорить о полном «попрании плоти» в иудаизме было бы, по меньшей мере, глупо. Телесность, вопросы пола, кровь – эти темы в иудаизме основные, наряду с проблемой обретения Бога. Иудаизм – смесь языческих инстинктов и предхристианского, одухотворенного мироощущения. Розанов на протяжении всего своего творчества решал для себя вопросы об иудаизме и евреях; не избежал крайностей в своих размышлениях: у него были периоды крайнего увлечения идеями и постулатами иудаизма, и так же случалось, что Розанов яро критиковал и иудаизм, и евреев, чуть ли не присоединяясь к черносотенцам. На одном примере «Опавших листьев», одной книги, можно удостовериться в сказанном. Оценки, которые он дает евреям, ярко разнятся по своей сути уже из-за того, что в одних отрывках он называет их «жидами», а в других – «иудеями». Все же несмотря на резкие перепады в оценках, отношение Розанова к иудеям ко времени «Опавших листьев» уже более-менее стало «ровным». Он признает сущностное отличие и дистанцированность язычества от иудаизма, но, поскольку концепция духовного развития создавалась при заранее известной ее последней ступени (христианство), Розанов не может оставить «юдаизму» «первое место». Для него христианство – логически продолженный иудаизм. Логически продолженный в смысле удаления от язычества, то есть от телесности. Христианство – это зрелость человека, «вечер» – так всегда называет его Розанов. Христианство – последняя стадия развития в духовной эволюции человека и человечества. Эта эволюция, по Розанову, абсолютно логична, в ней нет противоречий, и все религии стоят на своих ступенях. Основная же цель данного развития должна быть понята, по Розанову, «как постепенное сжимание материи до плотности «металла» и до «один пар несется»». То есть, главным критерием «усложнения» религий и духовного преображения человека является все больший и больший отход от материального измерения и углубление в проблемы души, в поисках Бога.



Заключение



В нашем исследовании сделана попытка изучения жанрового своеобразия публицистики Василия Розанова. Проанализировано наиболее известное его произведение – сборник «Опавшие листья», приведена классификация его работ по жанру. На основе полученного материла можно сделать следующие выводы.
Розанов очень субъективен в своих произведениях, им присущ неповторимый стиль. Жанры, используемые им в публицистике, разнообразны. Следуя классификации А.А. Тертычного, это и аналитические, и информационные, и художественно-публицистические жанры: полемические и критические статьи, письма, заметки, рецензии, обозрения, путевые дневники, отчеты и т.д.
При этом тон его посланий – абсолютно исповедальный, это исповедь в чистом виде, как в жанровом, так и в чувственном и метафизическом выражении.
Все вышесказанное позволяет сделать вывод о том, что публицистика Розанова уникальна в своем роде. Ее воплощение полностью зависит от движений души автора, от его чувственных порывов. Василий Розанов выносит на суд читателя не просто философские рассуждения, а самую суть своей души, выстраданное и пережитое. Все его произведения – немыслимы без собеседника, читателя и слушателя, они являются квинтэссенцией публицистики. И обращение к различным публицистическим жанрам обусловлено именно этим: мы видим яростную полемику, резкую критику, интимные письма, разгромные рецензии – отражение в тексте каждого изгиба мысли и чувства.



Список литературы



1. Розанов В.В. Уединенное. – М.: Государственное издательство политической литературы, 1990. 543 с.
2. Розанов В.В. Сумерки просвещения. - М.: Педагогика, 1990.
3. Розанов В.В. Опавшие листья: Лирико-философские записки. Сост., вступ. ст. Гулыги А.В. - М.: Современник, 1992.
4. Розанов В. Опавшие листья. Короб второй.– СПб, Издательский дом Кристалл, 2001.
5. Общественная мысль: исследования и публикации. М,. 1989, выпуск 1.
6. Русская идея: Основные проблемы русской мысли ХIХ и начала ХХ в.//Русская литература - 1990. №2-4.
7. Розанов В.В.: Pro et Contra. Антология в 2-х книгах. Издательство Русского Христианского гуманитарного института. СПб., 1995.
8. А.А. Тертычный. Жанры периодической печати. Учебное пособие. М., Аспект-Пресс,
9. С.Ю. Ясинский. В.В.Розанов. Полная библиография. М., Наука, 1999.



Hosted by uCoz